– Здесь собираются активисты профсоюза. Пойми меня правильно, если ты штрейкбрехер, то просто уйди мирно, пока все не началось. В противном случае ребята распалятся и…
– Я по делам Старухи.
Они точно палки проглотили от этой новости.
– Извини. Приятного вечера.
Разведчики вернулись к своим, а я сказал человеку за стойкой, как раз выставившему на нее несколько тарелок с горячими йевенскими шницелями:
– Скажи, что Итан Хеллмонк ищет встречи с Капитаном.
Он кивнул мне на высокий стул, унес тарелки в сторону гомонящей компании, рассеянно вытирая пальцы фартуком, вернулся:
– У нас тут пьют.
– Устричный стаут.
Он до краев наполнил огромную кружку, так что пушистая шапка пены вздулась, накренилась и, не удержавшись, дорожками вкуса сахара и желудя потекла по холодным стеклянным стенкам.
Про меня забыли. Хозяин уходил, возвращался, выполнял заказы, уносил подносы с полными кружками стаута и эля, возвращался с пустыми, складывая их на тележку, которую, стоило ей заполниться, помощник увозил на кухню. Скрипка пела, замолкала, опять начинала уже знакомую мелодию, но в уютном зале это совсем никого не напрягало.
Мое пиво закончилось, и продавец, такой же невозмутимый и холодно-равнодушный, как прежде, поставил передо мной полную кружку. Отказываться я не стал, впрочем, как и налегать. Спустя какое-то время сходил прогуляться во внутреннее помещение паба, где накурено было похлеще, чем в основном зале, а когда вернулся, скрипка молчала и люди уже не гомонили в полную силу. На соседнем с моим стуле восседал господин в костюме и пальто вкуса черники со сливками. Шляпа точно такого же вкуса лежала на стойке, которую расторопный хозяин протер от всех капель (чего он не делал весь последний час).
Теперь продавец крутился в отдалении, не желая никоим образом находиться поблизости от нас и слышать возможный разговор.
Мы с этим господином уже однажды встречались. В здании старой таможни, где он возлежал на диване, охраняя покой Капитана. Все то же худое, умное лицо, выдающиеся усы и начищенные до блеска штиблеты, к которым, казалось, опасается приставать уличная грязь.
Он чуть склонил голову, когда я сел рядом, но не произнес ни слова приветствия, просто дал понять, что узнал меня. Осторожно поднял указательный палец левой руки, и продавец, едва не рухнув от торопливости, бросился к нам.
– Граппы.
– Э-э-э, – замялся хозяин и снова вытер руки об фартук.
– Это паб. Простой выбор – пиво, виски и джин. Еще есть настойка Клеверного графства, если предпочитаешь картошку. Никакой виноградной водки здесь нет, – сказал я ему.
– E poi tutti in Regno si meravigliano perché nessuno può sopportare le loro tradizione noiosi. Perché le diffusero anche nelle loro colonie precedenti.
Смысла я не понял, ну кроме того, что он недоволен и является уроженцем Ордена Марка.
– Ничего не надо. Обойдусь, – отказался телохранитель Капитана. – Пошли.
– За счет заведения, – сказал мне продавец, но я оставил ему деньги. Это люди Старухи пусть не платят, если не хотят.
– Тебя народ побаивается, – сказал я усачу, когда мы оказались на темной улице.
Тот поднял воротник:
– Просто уважают. Есть разница.
Уважение выражается иначе, но кто я такой, чтобы спорить с человеком, чья репутация вкуса угля?
– Как мне тебя называть?
– Никак. Разговаривать с тобой мне не поручали.
Ну что же. Я не буду набиваться к нему в друзья.
Небольшой театр, в двух улицах от паба, был, прямо скажем, не самым популярным культурным заведением в городе. Ему далеко до своих старших братьев из Бурса и Садов Маджоре – настоящих дворцов из мрамора и хрусталя. Для простых трудяг все делали гораздо проще, поэтому стены были испещрены трещинами, штукатурка обвалилась, а на самодельных афишах разместились надписи о встречах женского клуба классического пения, выступлении варьете и постановке театрального кружка прядильной фабрики. Не слишком посещаемые мероприятия, скажу вам честно.
Пожилой старик, сидевший на стуле за стеклом маленькой кассы, пропустил нас без слов.
Зал, куда мы пришли, не очень напоминал театральный.
В нем тяжело пахло табачным дымом, перегаром, едким потом и совсем немного кровью. В роли ринга здесь выступал обычный участок пола, ограниченный лишь веревкой. Людей порядком, все преимущественно рабочие – клетчатые кепки, темные жилетки, часто докерские штаны из грубой ткани, фабричные угловатые ботинки и дешевые подтяжки. Самая соль folk devils и основа моего государства. Они такие же, как я, если честно. Просто вкалывают больше на тяжелой работе и у них не было шанса пойти выше, стать хотя бы коппером и посмотреть на чуть иную сторону жизни.
Они развлекались, пили, пускай и умеренно, переругивались, смеялись и делали ставки, наблюдая за тем, как такие же простые мужики бьют друг другу морды за цинтуры.
Сейчас был перерыв между боями, ринг пустовал, и букмекеры писали на грифельной доске новые коэффициенты, а также корректировали прежние. Пузатый господин в очках громогласно призывал делать новые ставки, девицы в скромных закрытых платьях вывезли тележки с пивными бутылками, крем-содой и закусками: солеными орехами, запеченными устрицами, каштанами и кукурузой. Еда и выпивка пользовались спросом.
Для зрителей здесь поставили лавки, но те, кому достались места сзади, стояли, чтобы видеть происходящее. Капитан в мундире таможенной службы сидел на первом ряду, лузгая семечки и бросая шелуху на пол, как это было принято в подобных местах.
– Итан, рад видеть. Как поживает Сибилла?